На круги своя. Повесть и рассказы - Александр Федорович Тебеньков

– Мариша, – не выдержав все же молчания, позвал он.

– Что, миленький? – заботливо склонилась над ним Марина.

– Я тут прикидывал, я смогу приехать к тебе только летом, не раньше.

Марина откинулась на подушку рядом с ним и устремила взгляд в потолок.

– У тебя дела в наших краях?

– Ты имеешь в виду по службе? Нет, зачем. Я приеду к тебе. По-моему, все решено, не так ли? Но если ты не хочешь, мы можем перебраться в какой-нибудь другой город, устроимся там… А что! – эта мысль понравилась Алексею. – А что! Я попробую перевестись по своему ведомству. Мне недавно предлагали перевод в Алма-Ату, столица как-никак. К счастью, я однозначного ответа не дал… А тебе, как связисту, совсем нетрудно будет подыскать у нас хорошее место.

– Ах, Лешенька, Лешенька, – вздохнула Марина. – Опять ты за свое. Все-то у тебя легко и просто.

– Ну, поначалу, конечно, сложностей не избежать, это я себе немного представляю… Главное – я тебя нашел. И хочу теперь быть с тобой всегда.

– Спасибо, Лешенька! Спасибо. Хороший ты мальчик, Леша, очень хороший. Только…

– Что?

– Чувствуется, что ты технарь, Лешенька. Технарь – до мозга костей.

– Ну и что? Технари разве не люди?

– Ну вот, ты уже и обиделся. Извини, я не хотела. Просто, Лешенька, жизнь намного сложнее твоих железок. В технике ты разбираешься, а в жизни, извини – нет… Ты уже все решил, все расписал.

– Ну да.

– И за меня тоже.

– Почему – за тебя? За нас!

– Лешенька, давай оставим это. На потом, понимаешь? Сложно все, запутано.

– — Ничуть! Наоборот, все очень просто, – Алексей приподнялся на локте и осторожно поцеловал ее около уха. – Я хочу быть с тобой.

– А меня ты спросил?

– Н-не понял.

– Ну… ты спросил, чего хочу я?

– А что тут спрашивать? По-моему, все ясно… Ну, хорошо, что хочешь ты?

– А я отвечу.

– Ответь.

Марина молчала.

– Так что ты?

– О, я хочу много, Лешенька!.. Хочу жить хорошо и весело. Уж если веселиться – так чтоб пыль столбом, а если грустить – так чтоб камни вокруг плакали. Еще хочу, чтобы окружали меня милые, добрые, умные люди. Может, смешно это тебе слышать… Конечно, я говорю прописные истины. Только для меня, Лешенька, слова эти не пустой звук. Я их выстрадала – всей своей жизнью. И если до сих пор ничего у меня не получалось, так ведь мечтать, Лешенька, никому не заказано!.. Я и любить хочу, чтобы без оглядки, чтобы все вокруг меня радовалось и трепетало. Я бы всю себя отдала, Лешенька, всю – от носика до хвостика – но надо, чтобы не только меня любили, понимаешь, а чтобы и я любила. Вот так, Лешенька, вот так, милый мой мальчик!

– Но я же…

– А ко мне не приезжай, не надо. Ни в командировку, ни в отпуск.

– Я приеду совсем.

– Тем более – совсем.

– Ты шутишь?

– Лешенька! Да разве этим шутят?

– Но почему? Почему, Мариша?

– Ты извини, но ты сам хотел… Я ведь предлагала, давай отставим этот разговор на потом.

– Нет, давай сейчас!.. Так почему же?

– Разве так сложно понять?

– Ты не отвечай вопросом на вопрос. Объясни, почему? Или не хочешь становиться, как говорят, «разлучницей»? Семью, так сказать, разрушать… Или – что?

– Нет, милый, нет! Что ты, ты меня не знаешь, меня такие пустяки не остановят. Какое мне дело до других, если мне будет хорошо? Каждый умирает в одиночку, Лешенька, и счастье свое строит отнюдь не в коллективе, на бригадном подряде.

– Тогда в чем же дело?.. Может… во мне?

– Хороший ты мальчик, Леша…

– Ты это уже говорила.

– И готова сказать еще сотню, тысячу раз.

– Но это не ответ!

– Я же объяснила. Я не люблю тебя – вот и все.

Алексей уже давно, подоткнув под бок подушку и опершись спиной о ковер над диваном, сидел около Марины и размеренными, машинальными движениями ласково поглаживал ее руку от запястья до плеча и обратно. Но тут его пальцы дрогнули, и он, не замечая, что делает, крепко сжал ее руку.

– Мне больно, Леша.

– Что? – не понял он.

– Отпусти, пожалуйста, – тихонько попросила Марина. – Руку отпусти, больно.

– Да-да, – сказал он. – Да, конечно.

Он разжал пальцы, поднес их к глазам, недоуменно рассматривая, перевел взгляд на Марину, потом медленно протянул к ней руку и дотронулся до щеки.

– Но… как же так, Мариша? Как же так, ведь… Нет, ты что-то не то говоришь.

– А что мне надо было сказать, по-твоему? Что? – горько повторила она. – Обманывать я тебя не хочу. Не могу я тебя обманывать, Лешенька, милый мой, хороший мой! Понимаешь, не мо-гу!

– Но я же…

– Я слишком долго следовала правилам нашей жизни – лгала, приспосабливалась, изворачивалась… Но с тобой не хочу. Тебе нельзя врать. Пусть один-единственный раз, перед тобой, я хочу быть честной и искренней – до конца, до предела.

– Но я же… я не знаю… Я же помню, как ты меня встретила! Это ведь неправда, что ты говоришь! Ну, скажи, что это все неправда!

Марина покачала головой, по-прежнему глядя вверх.

– Правда, Лешенька. Чистая правда.

– Но я же помню, как ты меня встретила!.. И потом, и сейчас… и все это…

– Ах, это! – Она повернулась к нему. – Миленький мой! Да ты действительно ничегошеньки не понял! Лешенька, светлая твоя душа!.. Все это – это потому, что я любила тебя!.. Как я любила тебя, Лешенька! Тебя, только тебя одного, единственного на всем белом свете. Хотя поняла это только потом. А сегодня… Как я обрадовалась тебе сегодня! Тебе, который оттуда, из нашего с тобой «издалека». Ты, Лешенька – моя юность, моя молодость, моя любовь, мое горе-горькое и радость моя, сладкая до боли. Ты – радуга в небе, ты – остров в океане, ты мираж, ты призрак из лунного света… Ты – мечта… Тебе хорошо со мной?

– Я… я не знаю. Я…

– Нет, Лешенька, нет, милый! Ты забудь на минутку весь наш этот разговор, ладно? Ты прислушайся к себе. Тебе хорошо было со мной?

– Да! Конечно же, да! Мне и сейчас очень, очень хорошо с тобой, ты представить…

– Тс-с!.. Не надо. Не надо ничего говорить такого… обязывающего. Ты просто иди сюда, вот сюда, положи мне голову на грудь, вот так… Обними меня… Вот видишь, и мне хорошо с тобой. Но так хорошо больше никогда не будет. Молчи, молчи! Миражи развеиваются, призраки тают, и все возвращается на круги своя… Ты сам это прекрасно понимаешь, милый мой мальчик, только боишься признаться. На прошлом, Лешенька, далеко не уедешь – себе дороже! На то оно и прошлое, Леша. Прошлое вспыхнет, как молния, и ослепит на миг, а света от него не жди, его не будет. Его просто нет. Сегодня нам хорошо, сегодня – наш с тобой день. Мы его взяли взаймы у прошлого, и как все долги его придется отдавать… Но сегодня – он наш! Завтра… Завтра – твой день, и – мой день. А сегодня – наш.

Она говорила и говорила, ласково и нежно перебирая его волосы, а он слушал ее как в полусне, куда загонял этот ласковый, вкрадчивый голос, слабо пытался с ним бороться, подыскивая доводы против, но на ум не приходило ничего стоящего, чем можно было бы разбить смысл ее слов. Он будто попал в какую-то вязкую, засасывающую среду, которая отнимала все силы, не давая не только думать, но просто чувствовать. Он попытался пошевелиться, однако мозг не подчинился, не отдал приказ мышцам, застывшим в летаргии, а вязкая среда проникала уже внутрь, безжалостно холодила сердце, голову, вымораживая что-то бесконечно дорогое, и Алексей мысленно застонал, словно от боли…

Он вдруг отчетливо, абсолютно отчетливо понял, что ее слова – это как раз та самая правда, горькая и нелицеприятная, которую бывает так трудно найти, еще труднее понять, и уж совсем неизмеримо трудно высказать вслух со всей прямотой, ничего не скрывая и не утаивая. Та самая правда, схожая с лекарством, потому что большие дозы ее могут убить, вместо того, чтобы вылечить.

Миражи тают, призраки